Воспоминания немецких зенитчиков. Виталий Баранов - Мы сражались на Восточном фронте. Война глазами солдат вермахта. Немцы о русской простоте, уме и таланте
«Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек».
«Мало, кто знает, мало, кто хочет знать такую правду».
До Леонида Рабичева о подобном писал Лев Копелев в книге воспоминаний «Хранить вечно». Для майора Копелева протест против грабежей и жестокости вышедших из повиновения солдат обернулся арестом и 10 годами ГУЛАГа, обвинение: пропаганда буржуазного гуманизма и сочувствие к противнику. Об этом пишет в рецензии на мемуары ветерана Великой Отечественной войны Михаила Рабичева блогер Алекс Рапопорт .
Книга воспоминаний Леонида Рабичева «Война всё спишет. Воспоминания офицера-связиста 31-й армии. 1941-1945 » (М.: ЗАО «Центрполиграф», 2009.) действительно не похожа на большинство публикаций о Великой Отечественной войне. В принятом в СССР наименовании той войны, в самом подборе эпитетов уже содержалась идеологическая подсказка, как следует её освещать, — великий подвиг и одновременно великая трагедия советского народа. Всё, что не укладывалось в данную схему, вспоминать не следовало.
С таких позиций писали о войне генералы, историки и легион беллетристов, «разрабатывавших» военную тему. Детали, факты, эпизоды, снижающие патетику, расценивались как политическая ошибка и не проходили цензуру. Лишь содержащая окопную правду проза В. Астафьева, В. Быкова, Г. Бакланова, К. Воробьева, В. Некрасова, еще нескольких писателей предлагала не схожий с официальным, более правдивый взгляд. Воспоминания частных лиц о войне в условиях государственного книгоиздания практически не имели шансов увидеть свет.
В декабре 41-го года, восемнадцатилетним, Леонид Рабичев был мобилизован. В училище связи получил военную специальность и звание лейтенанта и с ноября 42-го года воевал в составе 31-й армии Центрального, а затем 1-го Украинского фронтов. Участвовал в освобождении Белоруссии, Восточной Пруссии, Силезии и Чехословакии, служил в Венгрии, демобилизовался в июне 1946-го. И хотя он — фронтовик, имеющий боевые награды, его военные мемуары хочется назвать мемуарами частного человека.
Книга «Война всё спишет» не содержит исторических клише, не сообразуется с пропагандистским каноном, не выражает ничьих корпоративных интересов и рассказывает вещи, которые смущают и потрясают. Без обиняков пишет Л. Рабичев о непарадной стороне войны.
Художник и писатель Михаил Рабичев родился в Москве в 1923 году. Стихи начал писать в пятнадцать лет. В 1940 году получил аттестат об окончании десятого класса и поступил в Московский юридический институт. Литературной студией там руководил Осип Максимович Брик. Осип Максимович приглашает его на литературные читки в свою квартиру в Спасопесковском переулке, знакомит с Лилей Юрьевной, Катаняном, Семеном Кирсановым, Борисом Слуцким. Кроме учившегося на четвертом курсе Бориса Слуцкого занятия студии посещает будущий писатель Дудинцев.
В ноябре 1942 года по окончании военного училища лейтенантом, командиром взвода участвует в освобождении Сычевки, Вязьмы, Ржева, Ярцева, Смоленска, Борисова, Орши, Минска, Лиды, Гродно, в боях в Восточной Пруссии, потом в составе 1-го Украинского фронта — в Силезии и Чехословакии. Награжден тремя боевыми орденами и медалями.
После войны, в 1946-1947 годах, был членом литературного объединения Московского университета, руководимого замечательным поэтом Михаилом Зенкевичем, выступал со своими стихами на литературном вечере в Союзе писателей под председательством Твардовского, в коммунистической аудитории МГУ на вечере под председательством Антокольского.
В 1951 году окончил художественное отделение Московского полиграфического института. Работал художником в области прикладной, книжной графики и прикладного искусства в мастерской промграфики КГИ МОХФ РСФСР, в издательствах «Росгизместпром», «Художественная литература», «Искусство», «Медицина», «Наука», «Присцельс», «Авваллон» и многих других.
С 1959 года посещал студию повышения квалификации при горкоме графиков Москвы, руководил которой художник, кандидат наук Элий Михайлович Белютин. С 1960 года член Союза художников СССР. График, живописец, дизайнер. Персональные выставки: 1958, 1964, 1977, 1989, 1991, 1994, 1999, 2000, 2002, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008, 2009 годы. Участвовал в московских, всероссийских, а также в международных выставках в Берлине, Париже, Монреале, Кембридже, Варшаве, Испании. Живописные и графические работы хранятся в музеях и частных коллекциях России и многих стран мира.
С 1993 года член Союза писателей Москвы, поэт, эссеист, прозаик. Автор шестнадцати книг стихов, шести прозаических публикаций. Несколько поэтических и прозаических публикаций переведены на иностранные языки.
Предлагаем отрывки из книги «Война все спишет. Воспоминания офицера-связиста 31 армии. 1941-1945 »
«Шли ожесточенные бои на подступах к Ландсбергу и Бартенштайну…. заходит ко мне мой друг, радист, младший лейтенант Саша Котлов и говорит:
— Найди себе на два часа замену. На фольварке, всего минут двадцать ходу, собралось около ста немок. Моя команда только что вернулась оттуда. Они испуганы, но если попросишь — дают, лишь бы живыми оставили. Там и совсем молодые есть. А ты, дурак, сам себя обрек на воздержание. Я же знаю, что у тебя полгода уже не было подруги, мужик ты, в конце концов, или нет? Возьми ординарца и кого-нибудь из твоих солдат и иди! И я сдался.
Мы шли по стерне, и сердце у меня билось, и ничего уже я не понимал. Зашли в дом. Много комнат, но женщины сгрудились в одной огромной гостиной. На диванах, на креслах и на ковре на полу сидят, прижавшись друг к другу, закутанные в платки. А нас было шестеро, и Осипов, боец из моего взвода, спрашивает:
— Какую тебе?
Смотрю, из одежды торчат одни носы, из-под платков глаза, а одна, сидящая на полу, платком глаза закрыла. А мне стыдно вдвойне. Стыдно за то, что делать собираюсь, и перед своими солдатами стыдно: то ли трус, скажут, то ли импотент. И я как в омут бросился, и показываю Осипову на ту, что лицо платком закрыла.
— Ты что, лейтенант, совсем с ума, б…, сошел, может, она старуха?
Но я не меняю своего решения, и Осипов подходит к моей избраннице. Она встает, и направляется ко мне, и говорит:
— Герр лейтенант — айн! Нихт цвай! Айн! — И берет меня за руку, и ведет в пустую соседнюю комнату, и говорит тоскливо и требовательно: — Айн, айн.
А в дверях стоит мой новый ординарец Урмин и говорит:
— Давай быстрей, лейтенант, я после тебя.
И она каким-то образом понимает то, что он говорит, и делает резкий шаг вперед, прижимается ко мне, и взволнованно:
— Нихт цвай, — и сбрасывает с головы платок.
Боже мой, Господи! Юная, как облако света, чистая, благородная, и такой жест — «Благовещение» Лоренцетти, Мадонна!
— Закрой дверь и выйди, — приказываю я Урмину.
Он выходит, и лицо ее преображается, она улыбается и быстро сбрасывает с себя пальто, костюм, под костюмом несколько пар невероятных каких-то бус и золотых цепочек, а на руках золотые браслеты. Сбрасывает в одну кучу еще шесть одежд, и вот она уже раздета, и зовет меня, и вся охвачена страстью. Ее внезапное потрясение передается мне. Я бросаю в сторону портупею, наган, пояс, гимнастерку — все, все! И вот уже мы оба задыхаемся. А я оглушен.
Откуда мне счастье такое привалило, чистая, нежная, безумная, дорогая! Самая дорогая на свете! Я это произношу вслух. Наверно, она меня понимает. Какие-то необыкновенно ласковые слова. Я в ней, это бесконечно, мы уже одни на всем свете, медленно нарастают волны блаженства. Она целует мои руки, плечи, перехватывает дыхание. Боже! Какие у нее руки, какие груди, какой живот!
Что это? Мы лежим, прижавшись друг к другу. Она смеется, я целую ее всю, от ноготков до ноготков.
Нет, она не девочка, вероятно, на фронте погиб ее жених, друг, и все, что предназначала ему и берегла три долгих года войны, обрушивается на меня.
Урмин открывает дверь:
— Ты сошел с ума, лейтенант! Почему ты голый? Темнеет, оставаться опасно, одевайся!
Но я не могу оторваться от нее. Завтра напишу Степанцову рапорт, я не имею права не жениться на ней, такое не повторяется.
Я одеваюсь, а она все еще не может прийти в себя, смотрит призывно и чего-то не понимает.
Я резко захлопываю дверь.
— Лейтенант, — тоскливо говорит Урмин, — ну что тебе эта немка, разреши, я за пять минут кончу.
— Родной мой, я не могу, я дал ей слово, завтра я напишу Степанцову рапорт и женюсь на ней!
— И прямо в Смерш?
— Да куда угодно, три дня, день, а потом хоть под расстрел. Она моя. Я жизнь за нее отдам.
Урмин молчит, смотрит на меня, как на дурака.
— Ты, б…, мудак, ты не от мира сего.
В темноте возвращаемся.
В шесть утра я просыпаюсь, никому ничего не говорю. Найду ее и приведу. Нахожу дом. Двери настежь. Никого нет.
Все ушли неизвестно куда….»
«Да, это было пять месяцев назад, когда войска наши в Восточной Пруссии настигли эвакуирующееся из Гольдапа, Инстербурга и других оставляемых немецкой армией городов гражданское население. На повозках и машинах, пешком — старики, женщины, дети, большие патриархальные семьи медленно, по всем дорогам и магистралям страны уходили на запад.
Наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, связисты нагнали их, чтобы освободить путь, посбрасывали в кюветы на обочинах шоссе их повозки с мебелью, саквояжами, чемоданами, лошадьми, оттеснили в сторону стариков и детей и, позабыв о долге и чести и об отступающих без боя немецких подразделениях, тысячами набросились на женщин и девочек.
Женщины, матери и их дочери, лежат справа и слева вдоль шоссе, и перед каждой стоит гогочущая армада мужиков со спущенными штанами.
Обливающихся кровью и теряющих сознание оттаскивают в сторону, бросающихся на помощь им детей расстреливают. Гогот, рычание, смех, крики и стоны. А их командиры, их майоры и полковники стоят на шоссе, кто посмеивается, а кто и дирижирует, нет, скорее регулирует. Это чтобы все их солдаты без исключения поучаствовали.
Нет, не круговая порука и вовсе не месть проклятым оккупантам этот адский смертельный групповой секс…»
«Размечтался, и вдруг в распахнутые ворота входят две шестнадцатилетние девочки-немки. В глазах никакого страха, но жуткое беспокойство.
Увидели меня, подбежали и, перебивая друг друга, на немецком языке пытаются мне объяснить что-то. Хотя языка я не знаю, но слышу слова «мутер», «фатер», «брудер».
Мне становится понятно, что в обстановке панического бегства они где-то потеряли свою семью.
Мне ужасно жалко их, я понимаю, что им надо из нашего штабного двора бежать куда глаза глядят и быстрее, и я говорю им:
— Муттер, фатер, брудер — нихт! — и показываю пальцем на вторые дальние ворота — туда, мол. И подталкиваю их.
Тут они понимают меня, стремительно уходят, исчезают из поля зрения, и я с облегчением вздыхаю — хоть двух девочек спас, и направляюсь на второй этаж к своим телефонам, внимательно слежу за передвижением частей, но не проходит и двадцати минут, как до меня со двора доносятся какие-то крики, вопли, смех, мат.
Бросаюсь к окну.
На ступеньках дома стоит майор А., а два сержанта вывернули руки, согнули в три погибели тех самых двух девочек, а напротив — вся штабармейская обслуга — шофера, ординарцы, писари, посыльные.
— Николаев, Сидоров, Харитонов, Пименов… — командует майор А. — Взять девочек за руки и ноги, юбки и блузки долой! В две шеренги становись! Ремни расстегнуть, штаны и кальсоны спустить! Справа и слева, по одному, начинай!
А. командует, а по лестнице из дома бегут и подстраиваются в шеренги мои связисты, мой взвод. А две «спасенные» мной девочки лежат на древних каменных плитах, руки в тисках, рты забиты косынками, ноги раздвинуты — они уже не пытаются вырываться из рук четырех сержантов, а пятый срывает и рвет на части их блузочки, лифчики, юбки, штанишки.
Выбежали из дома мои телефонистки — смех и мат.
А шеренги не уменьшаются, поднимаются одни, спускаются другие, а вокруг мучениц уже лужи крови, а шеренгам, гоготу и мату нет конца.
Девчонки уже без сознания, а оргия продолжается.
Гордо подбоченясь, командует майор А. Но вот поднимается последний, и на два полутрупа набрасываются палачи-сержанты.
Майор А. вытаскивает из кобуры наган и стреляет в окровавленные рты мучениц, и сержанты тащат их изуродованные тела в свинарник, и голодные свиньи начинают отрывать у них уши, носы, груди, и через несколько минут от них остаются только два черепа, кости, позвонки.
Мне страшно, отвратительно.
Внезапно к горлу подкатывает тошнота, и меня выворачивает наизнанку.
Майор А. — боже, какой подлец!
Я не могу работать, выбегаю из дома, не разбирая дороги, иду куда-то, возвращаюсь, я не могу, я должен заглянуть в свинарник.
Передо мной налитые кровью свиные глаза, а среди соломы, свиного помета два черепа, челюсть, несколько позвонков и костей и два золотых крестика — две «спасенные» мной девочки…»
«Принесут ли мои воспоминания кому-то вред или пользу? Что это за двусмысленная вещь — мемуары! Искренно — да, а как насчет нравственности, а как насчет престижа государства, новейшая история которого вдруг войдет в конфликт с моими текстами? Что я делаю, какую опасную игру затеял?
Озарение приходит внезапно.
Это не игра и не самоутверждение, это совсем из других измерений, это покаяние. Как заноза, сидит это внутри не только меня, а всего моего поколения. Вероятно, и всего человечества. Это частный случай, фрагмент преступного века, и с этим, как с раскулачиванием 30-х годов, как с ГУЛАГом, как с безвинной гибелью десятков миллионов безвинных людей, как с оккупацией в 1939 году Польши, нельзя достойно жить, без этого покаяния нельзя достойно уйти из жизни. Я был командиром взвода, меня тошнило, смотрел как бы со стороны, но мои солдаты стояли в этих жутких преступных очередях, смеялись, когда надо было сгорать от стыда, и, по существу, совершали преступления против человечества.
Полковник-регулировщик? Достаточно было одной команды? Но ведь по этому же шоссе проезжал на своем «Виллисе» и командующий 3-м Белорусским фронтом маршал Черняховский. Видел, видел он все это, заходил в дома, где на постелях лежали женщины с бутылками между ногами? Достаточно было одной команды?
Так на ком же было больше вины: на солдате из шеренги, на полковнике-регулировщике, на смеющихся полковниках и генералах, на наблюдающем мне, на всех тех, кто говорил, что война все спишет?»
По этой теме нет статей.
На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937-1950 Беккер Ханс
Глава 3 ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ
ВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ
Как и любому незваному гостю на русской земле, мне понадобилось какое-то время на то, чтобы понять, что, как и представителей других народов, русских нельзя было грести под одну гребенку. По моему первому впечатлению, все они поголовно были злобными нищими людьми и походили больше на зверей, чем на людей. В бою они не знали жалости, как стадо голодных волков.
Однако как-то произошел случай, который я не смогу забыть до конца жизни. Со мной никогда больше не происходило ничего подобного ни до ни после. И я до сих пор вспоминаю о нем, как о ночном кошмаре. Возможно, найдутся скептики, которые мне не поверят, но, как свидетель, я готов чем угодно поклясться, что это действительно произошло. Если правда то, что те, кто побывал на пороге смерти, не способны солгать, то это в полной мере относится ко мне: ведь я несколько раз испытал это чувство, следовательно, давно потерял всякий вкус к тому, чтобы приукрашивать то, что произошло со мной на самом деле.
Я оказался на Восточном фронте сразу же после того, как началась война с Россией. И по моему мнению, нам противостоял противник, который принадлежал к какой-то другой, ужасной породе людей. Жестокие бои начались буквально с первых же дней нашего наступления. Кровь захватчиков и защитников лилась рекой на жаждущую этой крови землю «матушки России»: она пила нашу кровь, а мы уродовали ее лицо пулеметным и артиллерийским огнем. Раненые кричали ужасным криком, требуя помощи санитаров, остальные продолжали двигаться вперед. «Дальше! Еще дальше!» - так нам было приказано. И у нас не оставалось времени на то, чтобы оглядываться назад. Наши офицеры гнали нас в восточном направлении, как злые демоны. Каждый из них, по-видимому, решил для себя, что именно его рота или его взвод завоюет все мыслимые и немыслимые награды.
Большая танковая битва под Тернополем, а за ней - другая, под Дубно, где три дня и три ночи нам не пришлось отдыхать. Пополнение боекомплекта и запасов горючего здесь осуществлялось не в составе подразделений, как обычно. В недалекий тыл один за другим отводились отдельные танки, которые спешно возвращались обратно, чтобы снова броситься в пекло боев. Мне довелось вывести из строя один русский танк в сражении под Тернополем и еще четыре - под Дубно. Местность в районе боев превратилась в беспорядочный ад. Наша пехота вскоре перестала понимать, где противник и где свои. Но враг находился в еще более сложном положении. И когда бои здесь закончились, многим русским пришлось либо остаться лежать мертвыми на поле боя, либо продолжить свой путь в бесконечных колоннах военнопленных.
Пленным приходилось довольствоваться водянистой похлебкой и несколькими десятками граммов хлеба в день. Мне лично пришлось стать свидетелем этого, когда я был ранен под Житомиром и получил на период восстановления назначение на склад запчастей для бронетанковой техники, для того чтобы обеспечить мне, как считалось, более «щадящий режим». Там мне однажды пришлось побывать в лагере для военнопленных, чтобы отобрать двадцать заключенных в рабочую команду.
Пленные размещались в здании школы. Пока унтер-офицер - австриец - подбирал для меня рабочих, я осмотрел территорию лагеря. Чем они здесь занимались, спрашивал я себя, насколько плохими или хорошими были условия их содержания?
Так я думал в те дни, не подозревая о том, что пройдет не так уж много времени и мне самому придется в точно таких же обстоятельствах бороться за выживание, не обращая внимания на все явные признаки человеческой деградации. В течение нескольких лет на такую борьбу уходили все мои жизненные силы и устремления. Я часто с усмешкой размышлял о том, как же радикально изменились мои убеждения после того дня в лагере под Дубно. Как легко осуждать окружающих, какими незначительными кажутся их несчастья и как благородно, по собственному мнению, мы вели бы себя, окажись в их отчаянном положении! Ну же, поддразнивал я себя впоследствии, отчего же ты не умираешь от стыда теперь, когда ни одна уважающая себя свинья не согласится поменяться с тобой местом и поселиться в той грязи, в какой обитаешь ты?
И вот, когда я стоял у порога лагерного барака, размышляя о том, какие, должно быть, странные существа эти «монголы», произошло это. Из дальнего угла помещения донесся дикий крик. Сквозь темноту вихрем прорвался комок тел, рычавших, яростно сцепившихся, казалось, готовых разорвать друг друга. Одна из человеческих фигур оказалась прижатой к нарам, и я понял, что нападению подвергся один человек. Противники выдавливали ему глаза, выворачивали руки, старались ногтями выцарапать из его тела куски плоти. Человек был без сознания, его практически растерзали.
Ошарашенный таким зрелищем, я крикнул им, чтобы они остановились, но без всякого результата. Не решаясь войти в помещение, я так и застыл от ужаса перед происходившим. Убийцы уже запихивали куски оторванной плоти себе в глотки. Я сумел разглядеть голый череп и торчавшие ребра человека на нарах, а в это время в другом углу комнаты двое бились за его руку, каждый с хрустом тянул ее на себя, будто бы в соревновании по перетягиванию каната.
Охрана! - закричал я.
Но никто не пришел. Я побежал к начальнику караула и взволнованно рассказал ему о случившемся. Но на него это не произвело никакого впечатления.
В этом для меня нет ничего нового, - заявил он, пожимая плечами. - Такое происходит каждый день. Мы давно перестали обращать на это внимание.
Я почувствовал себя совершенно опустошенным и обессилевшим, будто после тяжелой болезни. Погрузив свою партию рабочих в кузов грузовика, я поспешил прочь из этого ужасного места. Проехав примерно километр, я резко прибавил скорость, осознав, что тяжелое чувство постепенно начало отпускать. Если бы я мог так же легко вытравить из памяти воспоминания!
Отобранные пленные оказались ближе к нам, европейцам. Один из них хорошо говорил на немецком языке, и я имел возможность пообщаться с ним во время работы. Он был уроженцем Киева, и, как многих русских, его звали Иваном. Позднее мне пришлось встретиться с ним еще раз при совсем других обстоятельствах. А тогда он удовлетворил мое любопытство относительно «монголов»-среднеазиатов. Похоже, что эти люди пользовались каким-то словом-паролем. Стоило его произнести, как все они дружно бросались на того, кому была уготована участь пополнить их мясной рацион. Беднягу тут же убивали, и прочие обитатели барака спасали себя от голода, который не мог быть утолен скудным лагерным пайком.
Одежда местных жителей была сшита из простой неокрашенной ткани, в основном из домотканого льна. В деревне их обувь представляла собой что-то вроде тапок из соломы или деревянной стружки. Такая обувь годилась только для сухой погоды, но купить грубые кожаные ботинки, которые надевали в непогоду, мог себе позволить далеко не каждый. На ноги надевали также домотканые носки либо их просто обматывали от ступней до колен кусками грубой ткани, которую закрепляли толстой бечевкой.
В такой обуви местные жители, мужчины и женщины, проходили многие километры через поля на рынок с мешком за плечами и толстой палкой на плечах, на которую подвешивали две емкости с молоком. Это был тяжелый груз даже для крестьян, несмотря на то что для них он был неотъемлемой частью их сурового быта. Впрочем, мужчины были в более привилегированном положении: если у них были жены, то им не так уж часто приходилось переносить тяжести. В большинстве случаев русские мужчины предпочитали работе водку, и походы на рынок превратились в чисто женскую обязанность. Они шли туда под тяжестью своих нехитрых товаров, предназначенных на продажу. Первым долгом женщины было продать продукты сельского труда, а вторым - покупка спиртного для мужской части населения. И горе было той женщине, что посмеет вернуться с рынка домой без вожделенной водки! Я слышал, что при советской системе значительно упростилась процедура брака и развода и, наверное, этим часто пользовались.
Большинство людей работали в колхозах и совхозах. Первые представляли собой коллективные фермы, объединявшие одну или несколько деревень. Вторые были государственными предприятиями. Но и в том и в другом случае заработка едва хватало на то, чтобы свести концы с концами. Понятие «среднего класса» отсутствовало, здесь жили только бедняки-работники и их зажиточные руководители. У меня создалось впечатление, что все здешнее население не жило, а безнадежно барахталось в вечном болоте самой жалкой нищеты. К ним больше всего подходило определение «рабы». Я никогда не понимал, за что же они воюют.
Несколько самых крупных дорог поддерживались в хорошем состоянии, но остальные были просто ужасны. На изрезанной колеями неровной поверхности лежало до полуметра пыли в сухую погоду и, соответственно, столько же вязкой грязи в период дождей. Самым обычным видом транспорта на таких дорогах были низкорослые русские лошадки. Как и их хозяева, они демонстрировали чудеса неприхотливости и выносливости. Безропотно эти лошади в любую погоду покрывали расстояния по двадцать - тридцать километров, а в конце пути их оставляли под открытым небом, без всякого намека на крышу над головой, несмотря на ветер, дождь или снег. Вот у кого можно было брать уроки выживания!
Тяжелую жизнь скрашивала музыка. Национальный инструмент, знаменитая трехструнная балалайка, была, наверное, в каждом доме. Некоторые, в качестве исключения, предпочитали гармонь. По сравнению с нашими гармошки русских обладают более низким тоном. Наверное, именно этим вызван тот эффект грусти, которая неизменно слышится в их звучании. Вообще, все до единой русские песни, которые я слышал, были в высшей степени грустными, что, на мой взгляд, совсем неудивительно. Но зрителям, как оказалось, нравилось неподвижно сидеть, отдаваясь ауре звуков, которые лично у меня вызывали непереносимую печаль. В то же время национальные пляски требовали от каждого танцора умения живо двигаться и совершать сложные прыжки. Так что воспроизвести их мог лишь человек, обладающий врожденной грацией и пластичностью.
Неожиданно мне пришлось прервать эти мои частные исследования жизни в чужой стране: мне было приказано вернуться на фронт. Я оставил склад танковых запчастей и оказался одним из тех, что продвигались через Житомир на Киев. К вечеру на третий день пути я вновь присоединился к своим товарищам. Среди них я увидел много новых лиц. Постепенно темп нашего наступления становился все более низким, а потери все более высокими. За время моего отсутствия, казалось, половина личного состава подразделения успела отправиться в госпиталь или в могилу.
Вскоре мне самому пришлось стать свидетелем того, какого накала достигли бои. Нас отправили в бой в тот же вечер, как я вернулся в свою часть. В ближнем бою в лесу экипаж моего танка действовал с таким умением, что нам удалось подбить шесть русских Т-34. Среди сосен бушевал настоящий ад, но мы не получили ни царапины. Я уже про себя благодарил Бога за это чудо, как вдруг прямым попаданием вражеского снаряда был разбит правый каток нашего Pzkpfw IV, и мы остановились.
У нас не было времени долго раздумывать над этим несчастьем: под огнем вражеской пехоты нас могла спасти лишь молниеносная стремительность. Я отдал приказ на эвакуацию, а сам, как капитан корабля, покинул свой танк последним. Прощаясь со старым товарищем-танком, я вывел из строя пушку, выстрелив двойным зарядом, а также гусеницы, которые взорвал с помощью мин Теллера. Это было все, что я мог сделать, чтобы максимально повредить машину.
К тому моменту мой экипаж был уже в безопасности, и у меня было более чем достаточно времени, чтобы присоединиться к моим товарищам. Они ждали меня в относительно безопасном убежище, спрятавшись в канаве. Я быстро пополз к ним, и все приветствовали меня радостными возгласами. Мы все были довольны результатом. Счет был шесть - один в нашу пользу; при этом ни один из членов экипажа не получил ни царапины.
Моей следующей обязанностью было написать рапорт командиру взвода. Мы не забыли глубоко укоренившееся в каждом из нас чувство дисциплины, хотя те жестокие бои превратили даже взводных командиров в наших лучших товарищей. Так и должно быть на фронте, где общая угроза витавшей над всеми смерти нивелирует звания и должности. Поэтому я мог писать рапорт в простой форме, без особого соблюдения формальностей:
«Уничтожено шесть танков противника, мой командир. Наш танк потерял ход и был нами подорван. Экипаж благополучно вернулся на позиции».
Я вручил командиру это скупое описание того боя. Он остановил меня, широко улыбнулся и, пожав мне руку, отпустил.
Хорошая работа, мой юный друг, - похвалил меня командир. - Теперь можете идти и немного поспать. Вы заслужили отдых, и еще до начала завтрашнего дня может оказаться, что он не напрасен.
Он оказался прав в отношении второй части фразы. Еще не наступил рассвет, когда прозвучал сигнал тревоги. Все побежали к своим танкам, чтобы быть готовыми в любую минуту отправиться туда, куда прикажут. Все, но не я и мой экипаж: наш танк так и остался на ничейной земле. Но мы не могли позволить, чтобы наши товарищи отправились в бой без нас, и я уговорил командира выделить для нас одну из резервных машин. Он дал свое согласие.
К сожалению, у нас не было времени на то, чтобы нарисовать на стволе пушки число наших побед. Эта традиция указывать кольцами на пушке количество уничтоженных вражеских машин значила для экипажа очень много. Без этого принадлежавшего нам по праву отличия мы чувствовали себя несколько не в своей тарелке. Кроме того, новый танк, пусть он и был той же модели, что и предыдущий, был незнаком нам своими мелкими деталями. И помимо всего прочего, все мы до сих пор переживали последствия вчерашнего вечернего боя.
Но все эти неудобства, волнения и тревоги были мгновенно забыты, как только снова послышались выстрелы. Наша атака продолжалась без перерыва четыре с половиной часа, и за это время я успел поджечь два вражеских танка. Уже потом, когда мы стали разворачиваться, чтобы отправиться «домой», вдруг раздался хватающий за сердце хлопок, за которым последовал удар. Так оправдались утренние нехорошие предчувствия. На этот раз дело не ограничилось потерей катка. Наш танк получил прямое попадание в корму справа. Машину объяло пламя, и я лежал внутри в наполовину бессознательном состоянии.
Из этого состояния меня вывело ужасное понимание того, что мы горим. Я огляделся, чтобы попытаться оценить ущерб и шансы на спасение, и обнаружил, что русский снаряд убил двоих моих подчиненных. Окровавленные, они скорчились в углу. А мы, оставшиеся в живых, быстро выскочили наружу, а затем через люк выволокли тела наших товарищей, чтобы те не сгорели.
Не обращая внимания на плотный огонь пехоты противника, мы оттащили наших мертвых сослуживцев от пылающего танка для того, чтобы в случае, если поле боя останется за нами, достойно похоронить их. В любую минуту могли взорваться боеприпасы внутри горящего танка. Мы нырнули в укрытие и ждали, когда земля содрогнется от мощного взрыва, который поднимет в воздух куски раскаленного металла и известит нас о том, что нашего танка больше нет.
Но взрыва не последовало, и, подождав еще немного, мы воспользовались временным затишьем вражеского огня и поспешили назад, к своим. На этот раз все шли повесив голову, настроение было скверным. Двое из пятерых членов экипажа были мертвы, а танк по непонятным причинам не взорвался. А это значило, что боеприпасы и, возможно, пушка попадут неповрежденными в руки врага. Погруженные в уныние, мы пробрели три или четыре километра обратно в расположение, выкуривая одну сигарету за другой, чтобы успокоить нервы. После взрыва вражеского снаряда все мы были забрызганы кровью. У меня на лице и в руках застряли осколки, а от глубокого осколочного ранения в грудь меня чудесным образом защитил мой идентификационный жетон. У меня до сих пор осталась небольшая вмятина в том месте, где этот жетон, толщиной примерно с крупную монету, вошел мне в грудину. То, что этот небольшой жетон помог мне сохранить жизнь, лишний раз укрепило мою уверенность в том, что мне суждено пережить эту войну.
В расположении взвода уже успели доложить об остальных потерях. Два экипажа танков полностью погибли, а сам командир взвода был тяжело ранен. Но он все еще был на месте, и я успел с горечью доложить ему о наших злоключениях в тот несчастный для нас день, пока не прибыла санитарная машина и его не увезли в госпиталь.
Позже в тот же день меня вызвали в штаб дивизии, где я и двое уцелевших товарищей из моего экипажа получили Железные кресты 1-го класса. А еще через несколько дней мне вручили обещанную за первый успешный бой медаль за уничтожение танков противника. Еще через три недели я получил знак за участие в ближнем бою, который, когда я оказался в руках русских солдат, стал причиной того, что я получил новые ранения. (Очевидно, это был знак «Общий штурмовой» (Allgemeines Sturmabzeichen), учрежденный 1 января 1940 г., в частности, им награждались военнослужащие, уничтожившие не менее восьми единиц вражеской бронетехники. - Ред.)
Победные почести после сражения! Я был горд, но не особенно весел. Слава становится ярче с течением времени, а самые громкие битвы давно уже произошли.
Из книги В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста автора Кегель ГерхардПриказ отправиться на Восточный фронт Однако в Берлине меня ждал сюрприз. Вместо ожидаемого перевода в Копенгаген я получил приказ отправиться на Восточный фронт. Сначала я должен был явиться во фронтовое управление кадров в Кракове. Отъезд оказался столь срочным, что
Из книги Каппель. В полный рост. автора Акунов Вольфганг ВикторовичВосточный фронт Первой русско-советской войны Чтобы дать уважаемому читателю общее представление об историко-политическом фоне, на котором разворачивается наше повествование о Владимире Оскаровиче Каппеле, представляется необходимым дать краткий очерк борьбы на
Из книги Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма автора Бжезинский МэтьюГлава девятая Восточный фасад Осень принесла тревожные новости из-за рубежа. В Азии так называемые «тигры экономики» начали колебаться на грани кризиса. Мировая потребность в нефти, основном источнике поступления твердой валюты для России, стала падать. Все это повсюду
Из книги В разреженном воздухе автора Кракауэр Джон Из книги ЧК за работой автора Агабеков Георгий Сергеевич Из книги Первый и последний [Немецкие истребители на западном фронте, 1941–1945] автора Галланд АдольфГлава XVIII. Восточный сектор ОГПУ В середине 1928 года я вернулся в Москву. Перед этим я по заданию ГПУ объехал всю южную Персию и выяснял тамошнее положение на случай войны. Из своего объезда я окончательно сделал вывод, что в Персии продолжать легальную работу ГПУ нет
Из книги Вооруженные силы Юга России. Январь 1919 г. – март 1920 г. автора Деникин Антон ИвановичВОСТОЧНЫЙ ФРОНТ. ВЕРДЕН В ВОЗДУХЕ На следующий день, рано утром 22 июня 1941 года, после проведения устрашающей бомбардировки, немецкая армия начала свои наступательные действия против Советского Союза на фронте длиной около 3500 км, который простирался от Ладожского озера
Из книги На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939-1945 автора фон Люк Ханс УльрихГлава IX. «Юго-Восточный союз» и Южно-русская конференция В предыдущих книгах я очертил первые попытки южного казачества к объединению.По словам Харламова, это было «стихийное стремление… коренящееся в психологических особенностях казачества, как отдельной бытовой
Из книги Гений «Фокке-Вульфа». Великий Курт Танк автора Анцелиович Леонид ЛипмановичГлава 19 Восточный фронт. Последняя битва Наши эшелоны двигались на Восток, проходя южнее Берлина. Благодаря отчаянным усилиям немецких железнодорожников, доукомплектованные дивизии прибыли к месту назначения всего за 48 час. Внезапно мы остановились на открытом месте
Из книги Генерал Алексеев автора Цветков Василий ЖановичВосточный фронт В 3.15 ночи, в темноте, 22 июня 1941 года тридцать лучших экипажей бомбардировщиков Не-111, Ju-88 и Do 17 пересекли на большой высоте границу СССР и отбомбились над десятью аэродромами на выступе территории между Белостоком и Львовом, которая отошла к СССР при
Из книги От Кяхты до Кульджи: путешествие в Центральную Азию и китай; Мои путешествия по Сибири [сборник] автора Обручев Владимир Афанасьевич6. Новый Восточный фронт и создание Всероссийской власти. Несостоявшийся Верховный правитель Осенью 1918 г. антибольшевистское движение неизбежно эволюционировало к созданию централизованной военной власти, способной не только успешно командовать различными армиями и
Из книги Описание земли Камчатки автора Крашенинников Степан ПетровичГлава шестая. По северному Китаю. Южный Ордос, Алашань и восточный Наньшань По окраине Ордоса. Хуанфын. Великая стена и умирающие города. «Пионеры пустыни». Антилопы. Желтая река. Город Нинся. Экскурсия в Алашанский хребет. Путь вдоль Желтой реки. Еще пионеры пустыни.
Из книги Повесть Льва: Вокруг Мира в Спандексе. автора Джерико КрисГлава десятая. Озеро Кукунop и Восточный Наньшань Последние переходы по Цайдаму. Вредный корм в долине Дулан-Гол. Горные озера. Кумирня Дабасун. Буддийское богослужение. Маленький гэгэн. Ужин «бедных» лам. Перевал к Кукунору. Тангутское стойбище. Черные палатки. У озера.
Из книги автораГлава тринадцатая. Через восточный Куэнлунь Особенности пейзажа Цзиньлиншаня по сравнению с Наньшанем. Люди в роли животных. Миссия в городе Хойсянь. Новогодние празднества. Известие от Г. Н. Потанина и изменение маршрута. Ночлег и пища в Южном Китае. Второе пересечение
Из книги автора Из книги автораГлава 46: Крис Бигало, восточный жиголо. Я только закончил пылесосить квартиру, как вдруг мне позвонил Брэд Рейнганс (я смотрел его матчи в AWA), американский связной из New Japan."New Japan нужны твои мерки. Они хотят пригласить тебя, чтобы ты стал новым противником Джушина Лайгера и у
«Восточный фронт», «Солдаты последнего часа», «Немецкий снайпер на Восточном фронте», «Последний солдат Третьего Рейха», «Лучший ас Второй мировой», «Долг солдата», «Утерянные победы», «Воспоминания солдата»… Уважаемый читатель уже понял, что речь пойдёт о так называемых воспоминаниях недобитых гитлеровцев.
В последние пятнадцать лет подобные мемуары вызывают некоторое понимание у измученных перестройкой и демократией граждан бывшего Советского Союза. Я не собираюсь вступать с нацистскими мемуаристами в какую-либо полемику (спорить с фашистами как-то не хочется), я попробую отметить некоторые общие места всех этих опусов.
Итак, начнём. Все авторы утверждают, что пошли на войну не завоёвывать чужую землю, а бороться за некие идеалы. Идеалы указываются самые разные: долг перед фатерляндом, солдатский долг, борьба с большевизмом, необходимость отстаивать западные ценности… Что ж, так называемый «Запад» уже тысячу лет угрожает всему остальному миру, только боится в этом признаться… Рекрут, как правило, подробно останавливается на причинах, толкнувших его в водоворот борьбы за жизненное пространство.
Далее следует трогательный рассказ о прощании с родителями. Мать героя при этом украдкой плачет, а отец напутствует отпрыска примерно такими словами: «Выполняй свой долг, но попытайся остаться в живых!»
Далее рекрут попадает в дружную семью новобранцев Вермахта. Тут всё чистенько и аккуратненько, как и должно быть у «цивилизованных» немцев: молодые солдаты одеты, накормлены, их грамотно обучают. Именно в учебке героем усваивается основная истина немецких солдат: камераден (товарищи) – прежде всего! В немецких воспоминаниях любой фашист с радостью отдаёт свою жизнь за «камерадов» из своей «компани» (роты). К своим младшим командирам доблестные немецкие солдаты относятся с любовью и трепетом: ведь именно они, несмотря на глупые приказы вышестоящего начальства, сохраняют жизнь своим подчинённым и выводят их из любых безнадёжных ситуаций.
На фронт рядовые бойцы попадают лишь в сорок третьем году. Грязный поезд (Какой ужас! В вагонах для скота!) везёт фрицев на восток, на фронт. Тут все воспоминания начинают походить одно на другое. После пересечения священных границ Рейха сразу наступает жуткий холод. Термометр опускается до рекордных отметок: минус тридцать, минус сорок, минус пятьдесят градусов по Цельсию! Причём за окном не обязательно зима - такой дубак терзает фрицев с октября по апрель. В любом месте Восточного фронта. Всё это время дует жуткий северный ветер и идёт снег. После наступает страшная распутица, которая внезапно переходит в умопомрачающую жару. В некоторых местностях, например под Ленинградом, круглый год идёт дождь.
Далее фрицы сталкиваются с местными аборигенами. Первые встречи, как правило, происходят с гражданскими. «Русские» бородаты, неграмотны и жутко пахнут. Большинство с огромной симпатией относятся к незваным гостям и ненавидят «большевиков». Но это не мешает им всячески помогать партизанам, коих везде неизмеримое множество.
Постепенно мемуарист начинает описывать «ужасы войны с большевиками». Все они в общем-то лишь повторяют друг друга, но есть и отдельные, особо выдающиеся перлы. Например «лучший немецкий снайпер» Оллерберг живописует, как группа «русских» жила в пещере, нападала на немцев, а в пищу употребляла своих струсивших товарищей. Согласитесь, сцена достойная Хичкока! Самое смешное, что многие мои соотечественники этому верят! Что ж, вера – личное дело каждого…
С пленными немцами «большевики» расправляются с нечеловеческой жестокостью. Наивных и храбрых немецких юношей жарят на медленном огне, режут на кусочки, пилят пилами. Естественно, что сами немцы такого себе не позволяют. Иногда, впечатлённые «жестокостью русских» немцы убивают пленных, но вскоре на месте убийства появляется немецкий офицер и начинает журить провинившихся. Он даже обещает отдать их под суд! Но потом он смягчается, ведь «красные» вытворяют подобное везде и повсеместно! Вообще, Красная Армия в немецких мемуарах есть сосредоточение всего самого отвратительного.
И опять я должен признать, что нынешние мои соотечественники «проглатывают» эту муру. В связи с этим считаю, что историкам необходимо показать некоторые традиционные извращения немецкой армии. Например гомосексуализм. Почти уверен, что все эти «лучшие асы» и «лучшие снайперы» являлись банальными любовницами старших офицеров, которые и присваивали им соответствующие регалии.
В описании боевых действий тоже редкое единодушие. «Большевики», при поддержке огромного количества артиллерии и танков атакую волнами, все «русские», как правило, пьяные. Советская атака захлёбывается перед самыми немецкими окопами, «русские» уже не могут перелезть через тела своих убитых товарищей. Не смейтесь. Вот «свидетельство» всё того же Оллерберга: «…вокруг позиций горных стрелков образовались буквально стены из тел убитых и раненых русских бойцов. Новые волны атакующих были вынуждены взбираться по трупам своих павших товарищей, используя их тела как прикрытие, до тех пор, пока горы из тел не стали столь высокими, что атака сама собой начала захлёбываться… Тогда русские бросили в атаку танки, которые поехали прямо по трупам и ещё остававшимся в живых своим раненым товарищам. Гусеницы танков Т-34 с грохотом месили тела, и человеческие кости с хрустом переламывались, словно сухое дерево…»
Даже рядовые пехотинцы Вермахта досконально знают о порядках, царящих в Красной Армии. Коммисары расстреливают каждого встречного – поперечного, позади атакующих русских расположены загрядотряды НКВД с пулемётами. Все немцы знают, что «русские» хорошо снабжаются американцами. В этом они и видят главную причину своих поражений. Впрочем, старшие офицеры усматривают ещё одну причину провалов: некомпетентность фюрера. Дескать, они, фронтовые командующие, самые умные и компетентные, неоднократно предлагали Гитлеру гениальные стратегические ходы, но он, бывший ефрейтор, всё это неразумно отверг.
Рядовые фашисты не в восторге от своих высших командиров. Они плохо их снабжают, не дают отдохнуть, ставят безнадёжные боевые задачи. Нехватка тёплого обмундирования и невозможность обогреться для фрицев хуже всего. Описываются разные способы обогрева солдат Вермахта. Например, помочиться на руки своего товарища и тем самым обогреть их. Тема фекалий и оправлений очень важна для "камерадов". В окопах они оправляются в консервные банки и выплёскивают их через бруствер. Вот тут то фрицев и подкарауливают коварные русские снайперы! Почти всех «юберменшей» мучает понос. Они испражняются себе в штаны и неделями ходят не мывшись. Вообще германские солдаты очень любят упоминать свои задницы. Выражения «Иваны порвут нам задницы», «спасаем наши задницы», употребляются часто (не оттуда ли они перекочевали в голливудские блок-бастеры?).
Неудивительно, что немцы страдают не от жуткого артиллерийского огня «русских» и не от их танковых атак, а от мелких бытовых неудобств. Почти все мемуаристы описывают, как они неоднократно оказывались в совершенно безвыходных ситуациях, но при этом умудрились не получить ни одной царапины. Пули свистят мимо, мины и снаряды разрываются в нескольких метрах от них, но не причиняют нашим героям ни малейшего вреда. Мемуаристы неизменно остаются целыми и невредимыми. Но что действительно терзает немцев, так это понос. Но и он не мешает выполнять культуртрегерам свои боевые задачи – обезвоживания организма немецкая диарея почему-то не вызывает.
Почти все «писатели» рано или поздно уезжают в отпуск. Описание жизни в Германии у всех одно и то же: недостаток всего и вся и жуткие бомбардировки англо-американской авиации. Так оно и было в действительности. Однако! Все эти описания тылового ужаса почти дословно напоминают сцены из «Время жить и время умирать» Э. Ремарка. Впрочем и фронтовые эпизоды у некоторых авторов словно списаны с этого романа… Напомню, что Ремарк написал свой роман в тысяча девятьсот сорок четвёртом году.
Направляясь в отпуск (или следуя из отпуска) главный герой сталкивается с партизанами. Это происходит не обязательно в связи с побывкой. Такое может случиться и во время выполнения какой-нибудь боевой задачи. Но с партизанами главному герою столкнуться всё же придётся. Тут на сцене появляются самые главные злодеи немецкой армии – эсэсовцы! Они выстраивают подразделение главного героя и отбирают из него понравившихся им бойцов. Их будут использовать против партизан.
Немного отвлекусь. Все ветераны Вермахта во всех немецких зверствах обвиняют исключительно эсэсовцев. Да, войска СС воевали с особой жестокостью. Но… Большинство всех известных дивизий СС действовали исключительно на фронте и в антипартизанских действиях участия не принимали. Конечно, мелкие части и подразделения этих дивизий против партизан задействовались. Это происходило довольно редко и, как правило, в прифронтовой полосе. Исключение составляют так называемые «дивизии Вафенн-СС», сформированные из жителей оккупированных фашистами государств. Дивизия СС №7 «Принц Евгений», сформирована из балканских немцев, воевала исключительно с югославскими партизанами. Дивизия Ваффен-СС №14 «Галиция», сформирована из западных украинцев, в полном составе так же действовала в Югославии.
Большинство зверств на оккупированных советских территориях совершали не дивизии СС, а охранные и карательные отряды СС и специальные айнзатцгруппы (группы изъятия) СС. Большинство личного состава этих подразделений было набрано из немецких и местных уголовников и добровольцев. Никакого отношения к Вермахту каратели не имели! По крайней мере, "отбирать" себе едущих в отпуск военнослужащих действующей армии никак не могли.
Итак, эсэсовцы выбрали главного героя и заставили его воевать с партизанами. Тут сюжет всех авторов опять разнообразием не отличается. Противник после скоротечного боя разгромлен, немцы занимают деревню, бывшую в руках партизан. В деревне обнаруживают зверски замученных немецких солдат. Нескольких захваченных партизан эсэсовцы уводят в неизвестном направлении.
Кроме эсэсовцев в штатных злодеях числятся фельдполицаи. Они вешают немецких солдат за малейшие проступки – например за похищение из разбомбленного грузовика пачки печенья.
Наконец мемуаристы приступают к самой драматичной части своего повествования – к вторжению Красной Армии на территорию Третьего Рейха. Авторы начинают её довольно осторожно – пересказывают истории беженцев. Зато потом они наконец дают волю своей буйной фантазии! Каждый солдат «красных» насилует несколько десятков немецких женщин, а потом убивает их жестоким способом. Многие «писатели» даже видели изнасилования воочию! Они, как правило, где-то прятались, либо были в плену, но так или иначе никак не могли спасти несчастных жертв. Увиденное навсегда сохраняется в памяти героя и преследует его всю оставшуюся жизнь.
В конце войны «солдат империи» стремится убежать на захваченную американцами территорию Германии. Большинству это удаётся, но кое-кому приходиться пройти через «большевистские лагеря». В них немцы ведут себя тоже одинаково – всячески протестуют и борются против тюремной администрации. Причём большинство местных жителей, и даже часть лагерной охраны негласно поддерживают немецких военнопленных.
И вот после многих злоключений, побывав в многочисленных смертельных ситуациях, целые и невредимые, наши герои возвращаются домой. Все их родные, несмотря на жуткие бомбёжки (см. выше) тоже целы и здоровы! Многих «блудных сынов» помимо родителей встречают невесты и любимые. Единственное что мучает наших героев – страшные психические травмы, полученные ими во время борьбы с большевиками. Но и они со временем проходят. Кое-кто из мемуаристов начинает заниматься проблемами немецких ветеранов, вытаскивает их из тюрем, помогает освоится в послевоенной Германии.
На этой оптимистичной ноте наши писатели и заканчивают свои повествования.
Хэпи-энд!
Рецензии
Война, это смерть, кровь и страдания с двух сторон.
Отец моей знакомой в войну служил переводчиком в СМЕРШ-е. Всю войну. Так он рассказывал, что ему по началу плохо было на допросах пленных немцев от методов допросов чекистов.
Так может об этом выжившие и писали.?
И до Москвы от Бреста за четыре месяца пешком добежали не от того, что немцы воевать умели?? И цифры потерь это доказывают.Два миллиона убитых и 3.5 миллиона попавших в плен.Вся кадровая армия.
Историки назвали виновных?
Боже упаси.
Уря, геройство, патриотизм.
А виноват кто?
Смаковать мемуары недоумков много ума не надо.
Есть масса мемуаров немецких генералов, которые весьма объективны.
Не надо недооценивать врага, победа над которым стоила таких жертв.
А по поводу того, как вели себя наши солдаты в Германии уже много написано.
Я их не осуждаю, после Ленинграда, Бабьего Яра, Хатыни, но и оправдывать не берусь.
Однобокая ваша статья, тенденциозная.
И не надо на меня ярлык русофоба вешать....
Сегодня день скорби по убитым во время Второй Мировой войны. Знал ли автор этого патриотического стеба, что СССР вместе с Германией начал ВМВ в сентябре 1939 года? В Антигитлеровскую коалицию СССР не входил, у него был подписан с Гитлером договор о дружбе и ненападении. И только после объявления Германией войны с СССР 22 июня 1941 года, СССР запросился в антигитлеровскую коалицию!
Мерзавцы оба, и Сталин, и Гитлер. Равные. Только Гитлер хотя бы умел воевать, а Сталин только издеваться над собственным народом и поэтому на одного убитого гитлеровца - шесть советских солдат.
Автору бы объяснить себе и нам, как это получилось? Автор пресмешно описывает гитлеровских вояк. А теперь вопрос: как же удалось этим неженкам, лжецам, трусам и повальным гомосексуалистам, если верить господину Уйманову, каждому убить 5-6 суровых, мощных, сексуально правильных и неприхотливых советских богатырей?
Вот только грабеж Германии и насилие немок - задокументировано в Германии. Они же нудные и добросовестные.
Может дело в командовании? Гитлер, подлец, берег своих солдат, а сталинские холопы в генеральских погонах убивали дивизиями своих, чтобы ко дню рождения сатрапа взять какую-то любую, пусть и хорошо укрепленную, при этом стратегически неважную, высоту. Телами завалить, но отличиться в докладе!
Ну, и как уже писала сегодня, как же получилось, что эти неженки не воевали за СССР, а советские граждане числом свыше двух миллионов воевали против собственной страны на стороне фашистов? Одна армия Власова чего стоила?
Может быть пора снизить накал победобесия? Хотя бы из уважения к тем, кому пришлось погибнуть в этом рукотворном кошмаре или остаться в живых. Иногда и неизвестно что лучше. Вспомните те, кто постарше, послевоенных калек безногих и безруких, каково им, победителям, было доживать?
Спокойно, достойно вспомним своих убитых, раненных, прошедших то время. И самое главное: вспомним их яростную молитву, одну на всех: "Чтобы никогда больше не повторилась война! Никогда!"
А мы, потомки, что сейчас творим?
Отто Кариус
(нем. Otto Carius, 27.05.1922 - 24.01.2015) — немецкий танкист-ас времён Второй мировой войны. Уничтожил более 150 танков и САУ противника — один из самых высоких результатов Второй мировой войны наряду с другими немецкими мастерами танкового боя — Михаэлем Виттманом и Куртом Книспелем. Воевал на танках Pz.38, «Тигр», САУ «Ягдтигр». Автор книги «Тигры в грязи
».
Начал карьеру танкиста на легком танке «Шкода» Pz.38, с 1942 воевал на тяжёлом танке Pz.VI «Тигр» на Восточном фронте. Вместе с Михаэлем Виттманом стал нацистской военной легендой, и его имя широко использовалось в пропаганде Третьего рейха во время войны. Воевал на Восточном фронте. В 1944 году был тяжело ранен, после выздоровления воевал на Западном фронте, затем по приказу командования сдался американским оккупационным войскам, некоторое время провёл в лагере для военнопленных, после чего был отпущен.
После войны стал фармацевтом, в июне 1956 приобрёл в городе Хершвайлер-Петтерсхайм аптеку, которую переименовал в «Тигр» (Tiger Apotheke). Возглавлял аптеку до февраля 2011 года.
Интересные выдержки из книги "Тигры в грязи"
книгу полностью можно прочитать здесь militera.lib.ru
О наступлении в Прибалтике:
«Совсем неплохо здесь воевать, - сказал со смешком командир нашего танка унтер-офицер Делер после того, как в очередной раз вытащил голову из бадьи с водой. Казалось, этому умыванию не будет конца. За год до этого он был во Франции. Мысль об этом придала мне уверенности в себе, ведь я впервые вступил в боевые действия, возбужденный, но и с некоторой боязнью. Нас повсюду восторженно встречало население Литвы. Здешние жители видели в нас освободителей. Мы были шокированы тем, что перед нашим прибытием повсюду были разорены и разгромлены еврейские лавочки .»
О наступлении на Москву и вооружении Красной Армии:
«Наступлению на Москву было отдано предпочтение перед взятием Ленинграда. Атака захлебнулась в грязи, когда до столицы России, открывшейся перед нами, было рукой подать. Что потом произошло печально известной зимой 1941/42 года, не передать в устных или письменных донесениях. Германскому солдату приходилось держаться в нечеловеческих условиях против привыкших к зиме и чрезвычайно хорошо вооруженных русских дивизий .»
О танках Т-34:
«Еще одно событие ударило по нам, как тонна кирпичей: впервые появились русские танки "Т-34"! Изумление было полным. Как могло получиться, что там, наверху, не знали о существовании этого превосходного танка ?»
«Т-34» с его хорошей броней, идеальной формой и великолепным 76,2-мм длинноствольным орудием всех приводил в трепет, и его побаивались все немецкие танки вплоть до конца войны . Что нам было делать с этими чудовищами, во множестве брошенными против нас?»
О тяжелых танках ИС:
«Мы осмотрели танк "Иосиф Сталин", который до определенной степени все еще оставался в целости. 122-мм длинноствольная пушка вызывала у нас уважение. Недостатком было то, что унитарные выстрелы не использовались в этом танке. Вместо этого снаряд и пороховой заряд приходилось заряжать по отдельности. Броня и форма были лучше, чем у нашего "тигра", но наше вооружение нам нравилось гораздо больше.
Танк "Иосиф Сталин" сыграл со мной злую шутку, когда выбил мое правое ведущее колесо. Я этого не замечал до тех пор, пока не захотел подать назад после неожиданного сильного удара и взрыва. Фельдфебель Кершер сразу же распознал этого стрелка. Он тоже попал ему в лоб, но наша 88-мм пушка не смогла пробить тяжелую броню "Иосифа Сталина" под таким углом и с такого расстояния.»
О танке Тигр:
«Внешне он выглядел симпатичным и радовал глаз. Он был толстым; почти все плоские поверхности горизонтальные, и только передний скат приварен почти вертикально. Более толстая броня компенсировала отсутствие округлых форм. По иронии судьбы перед самой войной мы поставили русским огромный гидравлический пресс, с помощью которого они смогли производить свои "Т-34" со столь элегантно закругленными поверхностями . Наши специалисты по вооружению не считали их ценными. По их мнению, такая толстая броня никогда не могла понадобиться. В результате нам приходилось мириться с плоскими поверхностями.»
«Даже если наш "тигр" и не был красавцем, его запас прочности воодушевлял нас. Он и в самом деле ездил, как автомобиль. Буквально двумя пальцами мы могли управлять 60-тонным гигантом мощностью 700 лошадиных сил, ехать со скоростью 45 километров в час по дороге и 20 километров в час по пересеченной местности. Однако с учетом дополнительного оборудования мы могли двигаться по дороге лишь со скоростью 20-25 километров в час и соответственно с еще меньшей скоростью по бездорожью. Двигатель объемом 22 литра лучше всего работал при 2600 оборотах в минуту. На 3000 оборотах он быстро перегревался.»
Об успешных операциях русских:
«С завистью мы смотрели, как хорошо экипированы иваны по сравнению с нами . Мы испытали настоящее счастье, когда несколько танков пополнения наконец прибыли к нам из глубокого тыла.»
«Мы нашли командира полевой дивизии люфтваффе на командном пункте в состоянии полного отчаяния. Он не знал, где находились его подразделения. Русские танки смяли все вокруг, прежде чем противотанковые орудия успели произвести хотя бы один выстрел. Иваны захватили новейшую технику, а дивизия разбежалась во все стороны.»
«Русские там атаковали и взяли город. Атака последовала столь неожиданно, что некоторые наши войска были застигнуты во время движения. Началась настоящая паника. Было вполне справедливо, что коменданту Невеля пришлось отвечать перед военным судом за вопиющее пренебрежение мерами безопасности.»
О пьянстве в вермахте:
«Вскоре после полуночи с запада появились машины. Мы вовремя распознали в них своих. Это был мотопехотный батальон, который не успел соединиться с войсками и выдвинулся к автостраде поздно. Как я узнал потом, командир сидел в единственном танке в голове колонны. Он был совершенно пьян . Несчастье произошло с молниеносной быстротой. Целое подразделение не имело понятия о том, что происходило, и двигалось открыто по простреливаемому русскими пространству. Поднялась жуткая паника, когда заговорили пулеметы и минометы. Многие солдаты попали под пули. Оставшись без командира, все побежали назад на дорогу вместо того, чтобы искать укрытия к югу от нее. Улетучилась всякая взаимопомощь. Единственное, что имело значение: каждый сам за себя. Машины ехали прямо по раненым, и автострада являла собой картину ужаса.»
О героизме русских:
«Когда стало светать, наши пехотинцы несколько неосторожно приблизились к «Т-34». Он все еще стоял по соседству с танком фон Шиллера. За исключением пробоины в корпусе, других повреждений на нем заметно не было. Удивительно, что, когда они подошли, чтобы открыть люк, он не поддался. Вслед за этим из танка вылетела ручная граната, и трое солдат были тяжело ранены. Фон Шиллер снова открыл огонь по врагу. Однако вплоть до третьего выстрела командир русского танка не покинул свою машину. Затем он, тяжело раненный, потерял сознание. Другие русские были мертвы. Мы привезли советского лейтенанта в дивизию, но его уже нельзя было допросить. Он умер от ран по дороге. Этот случай показал нам, насколько мы должны быть осторожны. Этот русский передавал подробные донесения в свою часть о нас. Ему достаточно было только медленно повернуть свою башню, чтобы расстрелять фон Шиллера в упор. Я вспоминаю, как мы возмущались упрямством этого советского лейтенанта в то время. Сегодня у меня об этом другое мнение ...»
Сравнение русских и американцев (после ранения в 1944 году автора перевели на западный фронт):
«Среди голубого неба они создали огневую завесу, не оставлявшую места воображению. Она покрыла весь фронт нашего плацдарма. Только Иваны могли устроить подобный огневой вал . Даже американцы, с которыми я позднее познакомился на западе, не могли с ними сравниться. Русские вели многослойный огонь из всех видов оружия, от беспрерывно паливших легких минометов до тяжелой артиллерии.»
«Повсюду активно работали саперы. Они даже повернули в противоположную сторону предупредительные знаки в надежде, что русские поедут в неверном направлении! Такая уловка иногда удавалась позднее на Западном фронте в отношении американцев, но никак не проходила с русскими .»
«Были бы со мной два или три командира танков и экипажи из моей роты, воевавшей в России, то этот слух вполне мог бы оказаться правдой. Все мои товарищи не преминули бы обстрелять тех янки, которые шли "парадным строем". В конце концов, пятеро русских представляли большую опасность, чем тридцать американцев . Мы уже успели это заметить за последние несколько дней боев на западе.»
«Русские никогда бы не дали нам так много времени ! Но как же много его потребовалось американцам, чтобы ликвидировать "мешок", в котором и речи быть не могло о сколь-нибудь серьезном сопротивлении.»
«…мы решили однажды вечером пополнить свой автопарк за счет американского. Никому и в голову не приходило считать это героическим поступком! Янки ночью спали в домах, как и полагалось "фронтовикам". В конце концов, кто бы захотел нарушить их покой! Снаружи в лучшем случае был один часовой, но только если была хорошая погода. Война начиналась по вечерам, только если наши войска отходили назад, а они их преследовали. Если случайно вдруг открывал огонь немецкий пулемет, то просили поддержки у военно-воздушных сил, но только на следующий день. Около полуночи мы отправились с четырьмя солдатами и вернулись довольно скоро с двумя джипами. Было удобно, что для них не требовалось ключей. Стоило только включить небольшой тумблер, и машина была готова ехать. Только когда мы уже вернулись на свои позиции, янки открыли беспорядочный огонь в воздух, вероятно чтобы успокоить свои нервы. Если бы ночь была достаточно длинной, мы легко могли бы доехать до Парижа.»
Источник - "Дневник немецкого солдата", М.,Центрполиграф, 2007.
Из мемуаров Г.Пабста я извлекаю лишь те фрагменты, которые считаю важными с точки зрения изучения реалий противостояния РККА и Вермахта и реакции местного населения на оккупацию.
_______________________
20.07.41...можно увидеть выстроившихся в очередь к нашей пекарне за хлебом местных жителей под руководством улыбающегося солдата...
В деревнях огромное число домов покинуто... Оставшиеся крестьяне таскают воду для наших лошадей. Мы берем лук и маленькие желтые репки с их огородов и молоко из бидонов.большинство из них охотно делится этим...
22.09.41 ...Шагать этим по зимнему холодным утром было одно удовольствие. Чистая, просторная страна с большими домами. Люди смотрят на нас благоговением. Есть молоко, яйца и много сена... помещения для постоя поразительно чисты, вполне сравнимы с немецкими крестьянскими домами... Люди дружелюбны и открыты. Для нас это удивительно..
В доме где мы остановились, полно вшей.. Носки, которые были положены туда для просушки, были белыми от яиц вшей. Русский старик в засаленной одежде, которому мы показали этих представителей фауны, широко улыбнулся беззубым ртом и почесал в голове с выражением сочувствия...
Что за страна, что за война, где нет радости в успехе, нет гордости, нет удовлетворения...
Люди в целом отзывчивы и дружелюбны. Они нам улыбаются. Мать велела ребенку помахать нам ручкой из окна...
Мы наблюдали, как оставшееся население в спешке занималось мародерством...
Я стоял один в доме, зажег спичку, и спотока стали падать клопы. У очага было совсем черно от них: жуткий живой ковер...
02.11.41 ... нам не достаются новые армейские ботинки или рубашки, когда старые изнашиваются: мы носим русские брюки и русские рубашки, а когда приходят в негодность наша обувь, мы носим русские башмаки и портянки или еще делаем из этих портянок наушники от мороза...
Наступление на главном направлении на Москву было осановлено, "завязло" в грязи и лесах примерно в ста километрах от столицы...
01.01.42 ...в этом доме нам предложили картошку, чай и каравай хлеба, замешанных из ржаной и ячменной муки с добавлением лука. Пожалуй, в нем было несколько коричневых тараканов; по крайней мере, я срезал одного...
Франц наконец удостоился Железного креста. В послужном списке говорится: "За преследование танка врага от пункта С до соседней деревни и попытку подбить его из противотанкового ружья"...
10.03.42... последние несколько дней мы подбирали трупы русских... Это делалось не из соображений пиетета, а гигиены...изувеченные тела брошены в кучи, задубели на морозе в самых немыслимых позах.Конец. Для них все кончено, они будут сожжены. Но прежде их освободят от одежды свои же, русские - старики и дети. Это ужасно. При наблюдением за этим процессом проглядывает аспект русского менталитета, который просто недоступен пониманию. Они курят и шутят; они улыбаются. Трудно поверить что кто то европейцев может быть настолько нечувствителен.....
__________________
конечно, где европейцам понять, какую ценность представляли для деревенских жителей штаны и шинели, пусть даже и в дырах...
_________________________
У некоторых тел отсутствуют головы, другие изрублены осколками...только теперь начинаешь постепенно осознавать, что довелось вынести этим людям и на что они были способны...
Полевая почта приносила мне удовлетворение письмами и посылками с сигаретами, бисквитами, конфетами, орехами и парой муфт для согревания рук. Я был так тронут...
___________________
запомним этот момент!
____________________________
Наш русский Василь хорошо ладит с батареей...Мы подобрали его вместе с тринадцатью его товарищами в Калинине. Они остались в лагере для военнопленных, не желая больше находится в Красной армии... Василь говорит, что на самом деле он не хочет ехать в Германию, а хочет остаться при батарее..
Вчера мы уже слышали, как они (русские - N) распевали в своих землянках в П. Завывал граммофон, ветер доносил обрывки пропагандистских речей. Товарищ Сталин выдал водку, да здравствует товарищ Сталин!...
В землянке поддерживается порядок благодаря общей доброй воле, дружелюбной терпимости и неиссякаемому доброму юмору, и все это вносит проблеск жизнерадоствности в самую неприятную ситуацию...
____________
запомним и это для последующего сравнения...
________________
Кажется, что русские не могут, а мы - не хотим...
Как же яустал от этих грязных дорог! Уже больше невыносимо их видеть - дождь, грязь по щиколотку, деревни, похожие одна на другую...
Страна крайностей. Ни в чем не проявляется умеренность. Жара и холод, пыль и грязь. Все неистово и необузданно. Разве не следует ожидать, что и люди здесь таковы?...
В городе было множество разрушенных зданий. Большевики сожгли все дома. Одни были разрушены бомбежкой, но во многих случаях это были поджоги...
24.08.42 ...они наступают здесь теперь с начала июля. Это невероятно. У них должны быть ужасные потери...им редко удается развернуть свою пехоту даже в пределах досягаемости наших пулеметов...но потом они снова появляются, двигаясь в открытую, и устремляются в леса, где попадают под настильный огонь нашей артиллерии и пикирующих бомбардировщиков. Конечно, унас тоже есть потери, но они несравнимы с потерями противника...
Их мать сегодня мыла блиндаж. Она стала выполнять грязную работу по своей воле; хотите верьте, хотите - нет...
У двери я увидел двух женщин, каждая из них несла пару ведер на деревянном коромысле. Они дружелюбно спросили: "Товарищ, мыться?" Они собирались последовать за мной просто так...
И все таки они держатся, старики, женщины и дети. Они - сильные. Робкие, измученные, добродушные, беззастенчивые - по обстоятельствам...есть мальчик, похоронивший свою мать в саду за домом, так, как хоронят животных. Он утрамбовал землю, не проронив ни слова: без слез, не поставив ни креста, ни камня...есть жена священника, почти ослепшая от слез. ее мужа депортировали в Казахстан. У нее есть три сына, которые неизвестно где теперь...мир рухнул, и естественный порядок вещей был нарушен очень давно...
Вокруг нас широким кольцом полыхали деревни - ужасное и красивое зрелище, захватывающее дух в своем великолепии и одновременно кошмаре. Своими собственными руками я бросил горящие поленья в сараи и амбары за дорогой....
Столбик термометра упал до отметки сорок пять градусов ниже нуля...мы создали островок мира посреди войны, где товарищеские отношения завязываются легко и всегда слышен чей-то смех...
25.01.43 ...между нашей собственной траншеей и колючей проволокой противника мы смогли насчитать пятьсот пятьдесят тел убитых. Количество трофейного оружия было представлено восьмью тяжелыми и легкими пулеметами, тридцатью пистолетами-пулеметами, пятью огнеметами, четырьмя противотанковыми ружьями и восемьдесятью пятью винтовками. Это был русский штрафной батальон из тысячи четырехсот человек...
________________
тут действительно, как бы подтверждается теория о одной винтовке на пятерых. С той только особенностью, что батальон был штрафным. "Искупали", то есть, кровью...
__________________________
24.04.43 ... не могу не вспомнить, как часто в первое лето войны мы встречали чистосердечное гостеприимство у русских крестьян, как даже без просьб они выставляли перед нами свое скромное угощение...
Я вновь увидел на изможденном лице женщины слезы, выражающие всю тяжесть ее страдания, когда дал ее ребенку конфету. Я чувствовал на своих волосах старческую руку бабушки, когда она принимала меня, первого ужасного солдата, с многочисленными поклонами и и старомодным целованием руки...
Я стоял посреди деревни, раздавая конфеты детям. Я уже хотел дать еще одну одному мальчику, но он отказался, сказав, что у него есть одна, и отступил назад, улыбаясь. Две конфеты, подумать только, это слишком много...
Мы сжигаем их дома, мы уводим у них последнюю корову из сарая и забираем последнюю картошку из погребов. Мы снимаем с них валенки, нередко на них кричат и с ними грубо обращаются. Однако они всегда собирают свои узлы и уходят с нами, из Калинина и из всех деревень вдоль дороги. Мы выделяем особую команду, чтобы увести их в тыл Все что угодно, только бы не быть на другой стороне! Что за раскольничество, что за контраст! Что должны были пережить эти люди! Какой же должна быть миссия по возвращению им порядка и мира, обеспечению их работой и хлебом!...
_________________________
В общем, что можно сказать относительно этих мемуаров? Словно бы их писал не гитлеровец-оккупант, а какой то прямо воин-освободитель. Возможно, что он кое-что желаемое выдал за действительное. Кое о чем наверняка умолчал. Возможно, в своих записках Г.Пабст успокаивал свою совесть. Понятно также и то, что помимо таких интеллигентов как он, в немецкой армии хватало людей жестоких и безнравственных. Но совершенно понятно, что отнюдь не все гитлеровцы были фашистами. Даже, пожалуй, таковых было меньшинство. Записывать всех мобилизованных Гитлером немецких в губители и мучители могла, ничтоже сумняшеся, только советская пропаганда. Она выполняла задачу - нужно было усилить ненависть к врагу.. Впрочем, Г.Пабст не скрывает того, что Вермахт нес разрушение завоеванным деревням и городам. Весьма важно также и то, что у автора не было времени подогнать свои записи под какую либо идеологию. Поскольку он был убит в 1943-м, а до того вовсе не относился к подцензурным военным корреспондентам...
Еще необходимо отметить, что для немца "русскими", "Иванами" были все, хотя он встречал на своем пути и украинцев, и белорусов. У тех отношение к немцам, да и обратное отношение, было несколько иным.
Однако в следующем посте рассмотрим выдержки из дневника русского солдата. И сравним некоторые важные моменты. При том я утверждаю, что специально не подбирал дневники, взял их для анализа методом случайной выборки..
